Ректор Перервинской духовной семинарии, доцент кафедры церковной истории.
Тел.: +7 (495) 354-15-83
E-mail: ppds@ppds.ru
Выдержки из интервью на Радио Вера
Путь к Богу и Церкви
Произошло это очень интересно. Это был, наверное, 1999-й год. В этот год наша Академия ракетных войск имени Петра Великого участвовала в параде на Красной площади. Тренировки к этому параду проходили на Болотной площади около фабрики «Красный октябрь», где тогда так вкусно пахло шоколадом. Сама Академия находилась на Китай-городе. И вот, после таких тренировок все мы, в форме и шинелях, с начищенными ботинками, шли в Академию через город. Конечно, это было интересно для курсантов, которые учатся в закрытом учебном заведении — прогуляться по городу. Обычно мой путь проходил через центр. Тогда я очень любил посещать музеи. Одним из моих любимых был музей имени Пушкина, я ходил туда на лекции вечерами. И, проходя с Болотной площади на Китай-город, я решил пройти мимо библиотеки имени Ленина, где увидел храм. Это был храм Святителя Николая на Старом Ваганькове. Внезапно, меня удивило , что в этот храм заходит человек в морской черной шинели. Мне стало интересно, и я зашел вслед за ним. Войдя в храм, я почувствовал, что мне здесь очень понравилось. Конечно, этот храм необыкновенный, там великолепные иконы. Икона Иоанна Кронштадтского большая, почти поясная, она размером где-то больше метра в длину. Икона святой Матроны с житием, очень красивая икона с частицами мощей, икона Серафима (Чичагова), который когда-то служил в этом храме. Но самое главное, что меня поразило — в этом храме была ростовая икона преподобного Сергия Радонежского, гробовая икона, в рост, впоследствии я увидел примерно такую уже в Троице-Сергиевой Лавре. Мне здесь очень понравилось. Я разговорился с батюшкой, и он мне предложил ходить на службы.
Вот с этого момента я совершенно произвольно стал ездить на воскресные службы в храм Святителя Николая. Мне понравилось богослужение, хотя я практически о церковной жизни не знал ничего. Он мне сказал исповедоваться и причащаться. Я приезжал, исповедовался, причащался, мне было действительно хорошо — я нашел то, что искал столько лет. Я почувствовал, что это то место, где мне очень хотелось бы быть. Я встретил там замечательных людей. Именно здесь я воцерковился. Впоследствии я окончил Академию, но стал уже церковным человеком. Я проходил службу, но для меня это было уже лишь одной из сторон моей жизни — главным для меня стала Церковь. Наверное, вот такой путь у меня был к Церкви. Потому что путь к Богу, я думаю, что большей части, это путь именно в Церковь — как человек приходит в Церковь. Потому что, как говорит святитель Киприан Карфагенский: «Кому Церковь не мать, тому Бог не Отец». И, наверное, путь любого человека к Богу начинается именно с пути к Церкви.
Конечно, и ранее, перед этим я ходил в церковь, я ставил свечу, я посещал монастыри, мне это нравилось. Но я не участвовал в таинствах. А вот тот священник, который мне предложил участвовать в таинствах, он раскрыл для меня совершенно новую страницу моей жизни. Моя жизнь стала цветной. Например, сейчас у каждого телевизор, телефон с дисплеем, где очень много цветов. А раньше были черно-белые телевизоры. Я помню, у бабушки моей был черно-белый телевизор. И вот когда человек становится членом Церкви, он начинает участвовать в таинствах — его жизнь превращается из черно-белой в цветную. Она обретает весь спектр той жизни, которую человек может получить в полной мере, в той мере, в которой Господь для него создал. И именно вот эти переживания, эта благодать она и приводит человека в церковь и он ее черпает и ради нее человек идет в церковь, потому что другой причины, по которой человек может прийти в церковь, молиться, стоять многочасовые службы, другой причины здесь нет — человек хочет и старается получить благодать Божью. И, конечно, быть в Церкви — это прежде всего участвовать в таинствах.
Дальше мой путь продолжался, можно сказать, довольно типичным образом. Со временем я стал участвовать в богослужении в качестве пономаря, начал читать по-церковнославянски за богослужением. Мне этот язык очень понравился. Стал знакомиться с житиями святых, опять же, на церковнославянском языке. Конечно, здесь нужно упомянуть о том великолепном репринтном издании житий на церковнославянском языке, которое осуществило Тутаевское братство. Церковнославянский язык для меня стал открытием, он настолько красивый, настолько поэтичный. Это слог великого нашего церковного писателя и ученого, святителя Димитрия Ростовского. Его жития святых открыли для меня новый мир. Я осознал, насколько человек может приблизиться к святости в своей жизни, насколько человек может приблизиться к Богу. Для меня стало важным, как я осуществлю свой путь, как я смогу в той или ной мере приблизиться к этой святости? В этот момент моя церковная жизнь стала выходить на первый план, пришло какое-то осознание, что это самое важное в моей жизни. Я стал стараться участвовать в церковной жизни в той возможной полноте, насколько я мог.
Учеба в Перервинской духовной семинарии
Для меня Перервинская семинария это не просто слова, не просто какое-то место в Москве, хотя и очень красивое, а это часть моей жизни. Причем та часть, которую я очень люблю и очень ценю. В семинарии я стал, можно сказать, жить в дому Божьем. И эта жизнь, конечно, отличалась от той жизни, которой я жил до того. В семинарии наши воспитанники и тогда, когда я туда поступил, проводят все свое время. То есть здесь они живут, здесь они посещают богослужения и уроки, здесь они трудятся. Здесь они находят друзей, здесь они общаются. То есть в семинарии человек обретает некоторую полноту в жизни в Церкви. И для меня это было именно так. И я благодарю Бога, что я поступил именно в Перервинскую семинарию. Перервинская семинария, я могу о ней уже судить, могу ее сравнивать с другими учебными заведениям, с Московской духовной академией, с Санкт-Петербургской, с другими семинариями нашей Церкви, она имеет свои особенности. И эти особенности начинаются не где-то в учебных классах или в аудиториях или в актовом зале, они начинаются в храме. Перервинская семинария и Перервинская обитель знамениты в Москве своими уставными богослужениями. Именно здесь, в Перервинской семинарии, служба совершается во всей полноте — здесь читаются кафизмы на вечерне, две кафизмы на утрене, канон на 14. То есть богослужение проводится так, как оно должно совершаться по уставу.
Конечно, есть два взгляда на эти длинные службы. Кто-то говорит, что это слишком длинно, это его тяготит. Но, с другой стороны, когда ты привыкаешь к этим длинным службам, начинается какое-то погружение. Я впервые осознал это уже умом… Конечно, чисто практически я познакомился с этой особенностью Перервы во время обучения. А умом я это осознал, когда на четвертом курсе Перервинской семинарии меня отправили в Грецию на Афон. На святой горе Афон богослужения совершаются так же, в полноте, но чуть-чуть иначе, по-другому обычаю, но тем не менее службы там даже длиннее, чем у нас в Перервинской обители. И вот когда человек попадает на такую службу, даже не сказать, что он попадает на службу, — монахи на святой горе Афон живут богослужением. Они начинают день в 3-4 часа ночи, с богослужения, погружаются в богослужебный круг. Это является основой их жизни: они живут богослужением. И здесь, в Перерве, я ощутил примерно схожую картину: человек, когда погружается в богослужение, становится своим в этом доме Божьем. Недавно один старый священник, опытный в духовной жизни, сказал мне такую вещь: «Когда я был молодым и приходил в храм после двух-трех выходных, я ощущал, что прихожу на службу, как чужой, не чувствую той благодати, которую я чувствую, когда я служу неделю подряд. Мне нужно некоторое время, чтобы вжиться в эту службу, чтобы вернуться». И, действительно, когда человек погружается в богослужение, он чувствует, что ему это жизненно необходимо, что он не может без этого жить. И это невозможно понять за час, за два, даже за три… Может быть, есть люди такой высокой духовной жизни, они могут прийти в храм и сразу начать молиться, они сразу забывают про те проблемы, которые у них есть. Но, думаю, что простому обычному человеку нужно некоторое время чтобы отрешиться от всех этих забот, чтобы услышать службу — услышать, что читается, что поется. И вот на службе в Перервинской семинарии я полюбил особенно Псалтирь. Человек во время чтения Псалтири может присесть и послушать Псалтирь, как это делается в Афонских монастырях: братья садятся в стасидии и отдыхают, слушают Псалтирь. Так это и в Перерве — человек садится и слушает Псалтирь. Когда ты действительно проводишь час, два, три, некоторые слова из Псалтири, из богослужения, они вливаются в твою память, в твое воображение, они раскрываются. И, действительно, те богослужебные тексты: Евангелие, Апостол, Псалтирь, стихиры — они раскрываются на богослужении. Ты можешь читать дома это чтение несколько раз, и ты его не поймешь. Но когда ты его читаешь на богослужении, — не знаю, как это происходит, наверное, это тоже действие благодати Божьей, — эти богослужебные тексты раскрываются для тебя: они становятся ясными, понятыми. И самое главное, они становятся приложены именно к твоей жизни. Именно поэтому, я думаю, святой Иоанн Кронштадтский читал канон на Утрене — это было его любимое чтение. Он читал канон святому, читал канон празднику — не потому что он не знал этих текстов, конечно, он читал эти тексты, может быть, сотни раз. Но в храме во время богослужения эти тексты освящаются и для человека раскрываются каждый раз по-новому. И поэтому, например, когда человек приходит и спрашивает: «Ну как это, слушать одну и ту же службу 200 раз каждый год? Люди читают Шестопсалмие за каждой Утреней Ну что там может быть нового? Уже все знают наизусть этот текст». А здесь вдруг противоположная вещь, то есть ты читаешь один и тот же текст каждый, и каждый раз он раскрывается для тебя по-новому. Вот это то главное, что я нашел, обрел в Перервинской семинарии. И за те годы, которые я там провел, я к этому привык. И когда сейчас возвращаюсь в Перервинскую семинарию, в этом году меня назначили ректором, я вернулся, можно сказать, в родной дом. Я вновь на этих службах, мне они очень нравятся. И я благодарю Бога, что произошло именно так.
О выборе монашеского и священнического служения
Душа человеческая будет в будущем веке равноангельной. И нам надлежит, нашим душам, восполнить то число отпадших ангелов, которые отпали от Бога вместе с Денницей. И, конечно, каждый из нас, то есть православный христианин, предназначен для того, чтобы славословить Бога. В этом, конечно, сомнения нет.
Я думаю, что каждый человек в своей жизни это чувствует в той или мере, так или по-другому. Конечно, бывает, что это чувство у человека притупляется. Оно притупляется отчего? Оно притупляется, конечно, если человек предпринимает действия, которые не согласны с волей Божьей, то есть он совершает грех. И этот грех превращается в навык, он тяготит человека. Человеку уже сложно вспомнить о той блаженной участи, которая ему уготована. Когда ты общаешься с детьми, особенно с чистыми детьми, которые не познали какого-то греха, за которыми смотрели родители, которые посещали храм, я думаю, душа каждого ребенка, любого человека это чувствует, что рано или поздно она станет ангелом. И здесь всё зависит лишь от той жизни, которую ведет человек. Что касается меня. О том, что я когда-либо буду священником или монахом, честно сказать, я ни в детстве, никогда об этом даже и не думал. Был у меня такой случай, что после школы моя бабушка мне настойчиво советовала пойти в семинарию. Не знаю, откуда она об этом узнала — что есть семинария, что можно туда пойти учиться. Я даже не знал, что такое семинария и как туда пойти, и поэтому у меня даже не было такого варианта в голове. Но, конечно, с другой стороны, любой человек ищет чего-то в жизни. И этот поиск, конечно, был и у меня. Я знакомился с искусством, с живописью, с литературой, с музыкой, даже с кино. Этот духовный поиск шел у меня очень интенсивно, мне это нравилось. В свое время я очень часто ходил в кинотеатр «Музей кино», метро «Баррикадная», там показывали авторское кино, которое осмысляет жизнь и место человека в этом мире. Любое авторское кино ставит какие-то проблемы, проблемы перед зрителем: как человек поступает в той или иной жизненной ситуации, какой он выход находит. И я понял, что и серьезная литература, и серьезная музыка, и серьезное кино ставят перед человеком какие-то вопросы. Эти вопросы стояли и передо мной. Но ответить на них я смог только в Церкви, потому что Церковь дает ответы на эти вопросы. Она дает ответ для чего человек живет, как ему жить, что будет дальше. И, самое главное, — она дает ответ, как обрести вечную жизнь. Если мы посмотрим на древнегреческую философию, то этот вопрос был центральный — о жизни и смерти: что происходит с человеком после смерти? Потому что любой здравомыслящий человек понимает, что он живет 40, 50, 60, 70 лет, потом он умирает. И что? И, к сожалению, искусство не дает ответов на этот вопрос. На этот вопрос может дать ответ только Церковь, только вера, только Бог. Поэтому вопрос о предопределении человека к священству, к монашеству очень тонкий, наверное. Я думаю, что каждый из нас предназначен для того ангельского служения в будущем веке. А насколько в этой жизни он будет близок к Церкви, здесь вопрос, конечно, послушания. Потому что апостол Павел говорит, что кто-то ухо, кто-то уста, кто-то ноги, кто-то руки — у каждого свое служение в Церкви, у каждого свое служение в этом мире. Как человек служит и какое служение он избирает, или на какое служение Бог его избирает — это не зависит от волевого выбора человека.
О том, как люди приходят учиться в семинарию
Я могу пересказать историю, которую рассказал мой однокурсник по семинарии, отец Игорь Савелов, помощник благочинного Ликино-Дулевского округа в Орехово-Зуево. Он сейчас там служит, восстанавливает два великолепных храма. Как он пришел к Богу? Это всегда какое-то чудо, когда человек приходит к Богу. Потому что Бог этого ждет. И вот, он с детства, хотя родители его тоже были невоцерковленные, начал пономарить в храме. Если я начал пономарить, когда мне было уже 26-27 лет, то он начал в 10-11 лет. Когда же он окончил школу, перед ним встал выбор: что он будет делать дальше? И для него это был осознанный выбор, что он пойдет учиться в семинарию, он хотел этого. Но вопрос встал ребром — его родители были против, его отец сказал: «Ты сначала поучись, окончи институт или университет. А потом будешь решать». Перед человеком встал очень сложный выбор: или он идет в семинарию, как его призывает Бог, или он слушается родителей. Но отцу Игорю тогда духовник помог сделать правильный выбор. Он поступил учиться в высшее учебное заведение. Причем интересно, что для него не было принципиальным, какое это будет высшее учебное заведение. И он едет и поступает, можно сказать, практически в первый попавшийся вуз. Этот вуз оказался университетом пищевых технологий. И он поступает на такую замечательную специальность, которая до сих пор вызывает некоторую иронию среди его друзей — инженер по холодильным установкам. Ну, представьте себе: человек хотел пойти в семинарию, а пошел учиться на инженера по холодильным установкам. И второе было то, что он живет в Орехово-Зуево, это от Москвы два с половиной часа, ему надо где-то жить. И он попадает в студенческое общежитие. Представьте себе, что мальчик, который пономарил в храме с детства — и он попадает в студенческое общежитие. Ну, все мы представляем, что это такое — студенческое общежитие.
И вот он приезжает в это студенческое общежитие, заселяется в комнату, ночует первую ночь, утром открывает занавеску и видит купола Иверского собора Перервинской обители, которая находится в трехстах метров от этого общежития. Со временнем он начинает там петь и пономарить. А учеба в вузе практически не оставила на его духовной жизни никакого следа, она прошла мимо него. За послушание он выполнил волю родителей, но Господь за его послушание дал то, что он хотел. И его судьба, так же, как и меня, привела в Перерву. Я с ним познакомился, мы учились вместе на одном курсе. Последние два года он учился параллельно — он учился на инженера холодильных установок и в семинарии. Он был у нас регентом нашего небольшого хора — у нас в Перервинской семинарии есть такая традиция, что поет целый курс. И вот на нашем курсе он был единственным человеком с музыкальным образованием. И даже я научился петь, хотя у меня слух посредственный, я бы сказал. Такая вот замечательная история из жизни отца Игоря. Я до сих пор с ним общаюсь. Надо сказать, что те друзья, которые остались у меня из семинарии, я с ними общаюсь, и они действительно стали теми людьми, которые наиболее близки мне в жизни, потому что у нас есть какие-то общие цели, общее понимание жизни, общая жизненная позиция.
О дружбе
Нужно сказать несколько слов о друзьях вообще. Ведь говорят: скажи, кто твой друг и я скажу, кто ты. Дружба может быть разная. И вот это дифференциация, отличие дружбы, на мой взгляд, она проходит по такому очень простому критерию: что людей объединяет? Например, есть люди, которые вместе собираются поиграть в футбол, у них какие-то общие интересы. Есть клуб автомобилистов — у них другие интересы. Есть спортсмены — у них важно кто выше прыгнул, кто быстрее пробежал. А когда я пришел в семинарию, я обнаружил, что есть люди, которым так же, как и мне, интересна церковная жизнь, Бог, личное спасение. И когда я общаюсь с этими людьми, я приобретаю, потому что Господь каждому человеку открывается по-разному: кому-то больше, кому-то меньше, кому-то с одной стороны, кому-то с другой стороны. Поэтому даже у святых, например, мы говорим о преподобном Сергии Радонежском, у него были друзья и сотаинники. У него был келейник Михей, с которым вместе его посетила Матерь Божья. У него был друг святитель Стефан, которого он приветствовал за несколько километров. У него был святитель Алексий, с которым он разговаривал и общался, несмотря на то что один был митрополитом, а второй был преподобным монахом. Конечно, были монахи, которые несли подвиг затвора, у них не было друзей. Но сейчас таких людей крайне мало. Я только преклоняюсь перед этими людьми, не все могут прийти в эту меру. А мы берем пример с тех святых, которые жили в нашей стране, мы стараемся идти по их стопам. У них и были и духовные собеседники, и сотаинники. Поэтому, конечно, когда я говорю о друзьях, я имею в виду именно это.
Что такое монастырь?
Монастырь — это какое-то братство, то есть люди, объединенные общим интересом. И они объединены вокруг кого? — вокруг Бога. Очевидно, что если человек приходит в монастырь, то он приходит прежде всего к Богу — он себя отдает на служение Богу. В этом плане понятно, куда, к кому человек приходит. Но вот этот стереотип о том, что человек уходит от каких-то жизненных проблем, я думаю, что он связан с чем — очень часто человек живет какой-то тихой безмятежной жизнью и в суете каких-то проблем, волнений, он забывает о Боге. Так бывает. Потому что он погружен в эту рутину. И Господь, который хочет, чтобы каждый человек спасся, Он дает ему какую-то встряску. Человек понимает, что эта жизнь временна, что всё может быть по-другому. И в этих условиях у него есть шанс обратиться к Богу с молитвой, обратиться к Богу с просьбой о прощении своих грехов, обратиться к Богу с просьбой о помощи. Я могу сказать, на примере окружающих меня людей, Господь никогда не замедлит с помощью, потому что важно только, чтобы человек обратился искренне, и у него было намерение жить с Богом. И если у человека такое намерение есть, какая бы у него ни была сложная жизнь, какие бы грехи они ни совершал, Господь его приемлет и утешает. И человек эту сложную ситуацию разрешает в положительном ключе. И она его приводит к определенному духовному росту, она приводит его к приближению к Богу. Но если человек по разным причинам — или по гордости, или по незнанию, или по каким-то, ну, разные бывают причины, — не обращается к Богу, а начинает себя жалеть, он думает: как же мне тяжело, почему вот Господь так устроил? Я же такой хороший. То, конечно, человек себя загоняет в безвыходную ситуацию. Он сам себя загоняет в эту ситуацию, и ему становится, конечно, тяжело. Здесь возникает депрессия, здесь возникает уныние.
О послушании
По-моему, преподобный Серафим сказал: послушание превыше поста и молитвы. Насколько я помню изречения преподобного Серафима, эта фраза была сказана в адрес дивеевских сирот той Мельничной общины, которую создал преподобный Серафим для девиц всякого звания, и которая находилась на самообеспечении. То есть в дореволюционную эпоху синодальные монастыри были штатные и заштатные. И вот те монастыри, которые были заштатные, они не получали никакого пособия от казны. И они были вынуждены существовать двумя способами: или за счет личных средств монахов, или за счет своих трудов и помощи благодетелей. И вот Дивеевская община существовала за счет благотворителей, Мотовилова и других, а с другой стороны, эти сестры трудились практически целый день. И даже Серафим Саровский не благословлял им длительное молитвенное правило, он говорил им, что сестры могут уходить со службы после Литургии, идти на поле, возделывать огороды и трудиться, имея до обеда в устах молитву Иисусову, а после обеда читая «Богородице Дево, радуйся». И вот сестры говорили о том, что, «батюшка, ну как же так? — мы поступили в монастырь, мы хотим молиться, а нам приходится столько работать». И вот в утешение им он говорит фразу, что послушание выше поста и молитвы. То есть тот труд, который они несут ради ближнего, ради сестер, он является выше той молитвы, выше того поста, который они могли бы понести. То есть каждая из них могла бы поститься неделю и посещать каждый день богослужения, но при этом, конечно, если человек строго постится, для него сложно нести какую-то физическую нагрузку, физическое послушание. А здесь другая сторона, что сестры проводят часть времени на богослужении и потом, имея в устах и в уме молитву, они трудятся ради пропитания себя и ближнего. И вот это послушание, этот труд — он выше того поста и той молитвы, которую они могли бы лично келейно совершать. Потому что здесь они совершают дело любви.
Источник: Радио Вера